Верить – не верить. Г. У. Лихошерстных.

О сайте Главная Гипотезы

Требования к гипотезам

Верить – не верить

Г. У. Лихошерстных. Заместитель председателя
секции космического естествознания московского отделения Астрономо-геодезического общества

Каждый год в научных журналах всего мира публикуются многие тысячи статей и, наверное, еще больше статей по тем или иным причинам отклоняются редакциями. А ведь не исключено, что среди работ, оставшихся неопубликованными, были в действительности ценные, но не понятые рецензентами.
Проблема критериев истинности новых научных идей не раз обсуждалась в печати. В частности, высказываются мнения, что публиковаться должны все работы, отвечающие некоторому комплексу чисто формальных требований ("Вестник АН СССР", 1979, № 6, с. 9). Но если публикация результатов исследований составляет порой проблему для профессиональных ученых, то еще сложнее положение любителей науки. Обсуждению этого вопроса и посвящена статья, предлагаемая сегодня читателям "Химии и жизни".

Вот уже четверть часа идет заседание секции физики добровольного научного общества, членом которого состою и я. У доски, размашисто жестикулируя белыми от мела руками, неуклюже топчется сиплоголосый докладчик. Лицо знакомое – уже не менее десятка лет встречаю я его на заседаниях секции, но как-то не было случая познакомиться. Я даже до сих пор толком не знал, какая область исследований занимает этого человека: сам он ни разу не выступал, а лишь молча слушал чужие сообщения, скептически кривя свое длинное суховатое лицо.
Неухоженный вид докладчика наводил на мысль, что живет он бобылем и далеко не процветает. А сочетание колючего взгляда с укрощенным голосом свидетельствовало, что он силой заставил себя сегодня, в свой "звездный час", быть предельно сдержанным и собранным, максимально усилить впечатление от своего доклада и вызвать к себе полное доверие аудитории.
И все же доклад производит странное впечатление. Как будто все логично, все последовательно вытекает одно из другого.... Однако то, что я слышу, никак не вызывает доверия. Почему? Да видимо, потому, что как-то уж слишком легко докладчик разделывается с великими истинами физики, без тени смущения заменяя их своими собственными. Природа в его руках уподобляется воску, из которого он играючи лепит свои физические образы, свои физические объекты. Объекты же эти настолько странные, что для их названия даже не находится слов в обычном физическом словаре, и докладчик густо сыплет нескладными доморощенными терминами.
Вот как раз звучит такой очередной термин – "выроб". Оказывается, "выроб" – это... вырожденный объект, в который звезда превращается в результате коллапса. По мысли докладчика, "выроб" представляет собою относительно небольшую (диаметром в несколько километров) тончайшую сферическую пленку, существующую в условиях противодействия сил гравитации и антигравитации, причем по этой пленке, когда на нее извне попадает вещество, как судороги, пробегают волны огромной мощности. Так одним махом докладчик разделывается с полюбившимися астрофизикам (да и широкой публике) "черными дырами"...

Чувствую: не принимают слушатели доклада. Чувствует это и сам докладчик и потому еще отчаяннее начинает размахивать руками.
На душе становится тоскливо и тревожно. Я сам тоже не раз выступал и нередко меня тоже не принимали слушатели. Но, как и этот докладчик, я все-таки продолжал считать себя правым, продолжал считать, что лучше, чем слушатели, понимаю суть проблемы. Да и каждый, сидящий в этом зале (а каждый из сидящих в этом зале лелеет в душе свою собственную идею), живет верой в свою сверхпрозорливость. Так чего же в таком случае стоит убежденность каждого из нас в своей правоте, чего же стоит наше мнение о самих себе?
Похоже, что этой внутренней веры еще очень и очень недостаточно для дела. Нужно, чтобы тебе поверили другие. Обязательно нужно.
А для чего, собственно, это нужно? Похоже, нужно только для того, чтобы вынашиваемая идея стала достоянием широкой научной общественности, то есть, попросту говоря, для того, чтобы она была опубликована. Только для этого, а отнюдь не для доказательства ее истинности. Ведь привел же Карл Маркс, будучи уже в зрелом возрасте, в качестве своего девиза слова Данте: "Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят, что им угодно".
Несколько десятилетий спустя Макс Планк заметил, что новые идеи побеждают по мере того, как вымирают их противники. Противники новых идей – это то сакраментальное большинство, которое во все времена критически встречало новые идеи и которое всегда неизменно составляли почти все великие ученые своего времени.
Но насколько можно доверять мнению ученого большинства? Это большинство (и я сам сейчас, как его часть) едино лишь в своем несогласии с чужим высказыванием, но не едино в понимании одних и тех же вещей. Это особенно заметно, когда любой из нас оказывается в роли критикуемого, способного в силу своего положения критически оценить уровень компетентности аудитории.
В самом деле. Мы обижаемся на рецензентов, ругающих наши работы, а сами даем друг другу еще более хлесткие отрицательные отзывы. Похоже, что дело тут не в ограниченности или злонамеренности рецензентов, а в чем-то более глубоком, от чего не свободны и мы сами...
В общем, получается, что ценность убеждения каждого в своей правоте так же мала, как мала и ценность мнения большинства.
Гм, а зачем тогда, собственно, мы собираемся и спорим? Принято считать, что для выяснения истины. Однако спроси вот сейчас любого из сидящих здесь, в зале заседания, как часто ему в споре раскрывали глаза, как часто переубеждали, – и вряд ли кто вспомнит хотя бы один такой случай. Куда больше смысла в противоположном утверждении: чем больше мы спорим, тем больше расходимся во мнениях.
И впрямь, если рассуждать серьезно, то научные споры – это всего лишь прелюдия к установлению истины. Это как бы средство разграничения, а значит, и упорядочения точек зрения. Спор в этом отношении можно уподобить построению армий перед генеральным сражением, роль которого в науке выполняет опыт – единственный судья истины.

...Докладчик тем временем упрямо разрушает привычную картину мира. Вот он занялся обоснованием (опять с той же неубедительной простотой) возможности перемещения как бы вне пространства и времени, то есть любимой фантастами "нуль-транспортировки".
При таком перемещении исчезает привычная функциональная связь между пройденным расстоянием и временем, то есть время и пространство становятся чем-то внешним по отношению к движению.
Как можно прилично выразиться по этому поводу? Как-то все это нефизич-но, что ли...
Нефизично? Между прочим, как Ньютона, так и Эйнштейна вначале тоже обвиняли в "нефизичности", поскольку они обошли вопрос о физической природе гравитации... А когда я впервые прочел в романе И. Ефремова о "нуль-векторе", по которому можно мгновенно очутиться в любой желаемой точке Вселенной, то от одной мысли, что такое когда-нибудь случится, меня охватило волнение: тогда я не сомневался, что рано или поздно наука откроет "нуль-транспортировку" (по терминологии Стругацких). Ведь современная физика и не отрицает принципиальную возможность такого движения. Но почему же тогда я сейчас не допускаю мысли, что присутствую при великом открытии?
Почему? Наверное, потому, что уж очень не похож докладчик на "великого"...
Нет, снова у меня что-то не клеится. Эйнштейна ведь тоже поначалу не воспринимали великим, хотя он уже был автором специальной теории относительности и приват-доцентом Бернского университета. Да и вообще первую свою лекцию о специальной теории относительности Эйнштейн прочел не в солидной научной аудитории (таковая тогда не удостоила его своим вниманием). а в заштатном кафе, где он, работник патентного бюро, тогда столовался. Надо думать, его слушали тогда исключительно для развлечения и считали просто большим выдумщиком.
Известно также, что манеры и внешний вид Эйнштейна не блистали. Да собственно, и многие другие выдающиеся таланты были несколько странноватыми. Но недаром говорят, что странности человека переходят из разряда пороков в разряд украшений, как только личность признают великой. Беда только, что признание часто запаздывает, а порою и вообще не приходит ни при жизни, ни после смерти...

Ба, а докладчик-то и впрямь не на шутку разошелся. Вот он уже замахнулся на святая святых физики – на закон сохранения энергии. Три-четыре фразы – и вот нам преподнесена идея отрицательной энергии как энергии связи. Еще несколько фраз – и готова, как кафтан у сказочного портного, новая формулировка закона сохранения энергии – "закон сохранения суммы положительных и отрицательных энергий", подобный закону сохранения зарядов.
Бред? Но только такой закон сохранения и не нарушался в нашем мире, когда тот возник в результате Большого взрыва; не нарушится он и тогда, когда наш мир погибнет в коллапсе. В таком понимании закона сохранения энергии есть действительно что-то привлекательное: ведь все современные космологи дружно и молча нарушают старый добрый закон сохранения, ибо не отвечают (да и не могут ответить) на вопрос, откуда взялась Вселенная с ее энергией и куда она денется после гибели.
Но не слишком ли много открытий на одного человека? Вот подумаю на досуге и наверняка вскрою немало прорех в рассуждениях докладчика.
Вскрою... Но ведь не было ни одной теории, признанной потомками великой, в которой бы современники не вскрывали грубых ошибок... Получается, что, чем больше думаешь, тем более зыбкой становится проблема критериев оценки новой идеи. Все шатко – и мнение "большинства", и наше собственное мнение о своей правоте, и попытка судить о работе по впечатлению о самом докладчике.
А может, дело в том, что все, что я сейчас слышу, в целом неубедительно? Неубедительно, но почему? Ведь мне не удалось заметить в докладе ни одной математической или логической ошибки, Значит, причина неубедительности кроется в неубедительности исходных положений работы, в постулатах гипотезы.
Предлагаемые постулаты, действительно, диковаты. Но вместе с тем кто сказал, что постулаты должны быть убедительными, то есть обоснованными? Даже наоборот, сейчас строго доказано, что исходные положения любой аксиоматической системы в принципе не могут быть обоснованы в рамках данной системы, с помощью ее собственных средств. Они могут быть обоснованы лишь в рамках последующей, то есть пока еще не существующей (хорошенькое дело!) системы, по отношению к которой первая окажется частным случаем, то есть одним из следствий.
Конечно же, постулаты докладчика будут наверняка отвергнуты именно из-за их необоснованности, а значит, будет до основания разрушено и все построенное на них здание гипотезы. И хотя я считаю в душе, что мое понимание физики мира лучше (правильнее, что ли?) гипотезы докладчика, мне становится его искренне жаль.
Какая все-таки несуразность: самая существенная часть теоретической системы, ее исходные положения, оказывается менее всего защищенной, даже вообще незащищенной...

Докладчик, как бы чувствуя, что через несколько минут его начнут громить, а потому терять уже нечего, в отчаянии наносит последний сокрушительный удар по зданию традиционной физики. А именно, он очерчивает (опять же как-то неубедительно) границы применимости закона инерции и указывает случаи, когда этот закон отказывается работать, а вместе с ним отказывается работать и закон равенства действия и противодействия...
Да, вот теперь нет никаких сомнений: докладу будет обеспечен полный разгром. Но все-таки что же получается? Независимо от того, прав ли докладчик или нет, вся сложившаяся система решения судеб новых гипотез порочна, и, следовательно, мы здесь готовимся творить неправый суд, не только неправый, но и страшный, потому что его последствия могут вскрыться лишь много лет спустя, когда и спрашивать-то будет не с кого. Да и то лишь в счастливом случае, если новой гипотезе все-таки как-то удастся попасть в печать и, следовательно, будет что впоследствии проверять экспериментом. Особенно печально то, что погибнуть в забвении больше всего шансов у так называемых концептуальных гипотез, то есть гипотез, каждая из которых, если она подтвердится и станет теорией, может составить эпоху в науке и дать новое направление духовному и техническому развитию человечества. Потери от забвения подобной гипотезы сравнимы разве что с потерями от опустошительной войны.
Действительно, подумаем: как выглядела бы современная наука без закона сохранения энергии или без максвелловской электродинамики? А между тем судьбы этих теорий складывались нелегко.
Первая статья Р. Майера, одного из создателей закона сохранения и превращения энергии, пролежала в архиве редакции 35 лет; последующие две статьи автор опубликовал за свой счет. Одна из них осталась незамеченной, а на вторую была дана уничтожающая рецензия. В результате Майер пережил глубокий душевный кризис и перестал заниматься научной деятельностью. Что же касается Д. Максвелла, то современники встретили его работу глубоким молчанием, и хорошо, что позже ею заинтересовались молодые физики...
Но что же все-таки делать? Совсем не судить ведь тоже нельзя – в противном случае научные журналы превратятся в сборище теоретического мусора, в котором надежно утонет все действительно заслуживающее внимания. Как ни крути, но похоже, что выход из этого тупика может быть только один: публиковать следует все концептуальные гипотезы, но только в том случае, если они построены формально корректно, публиковать независимо от того, согласны или нет оппоненты с их содержательной стороной, в оценке которой, как известно, всегда ошибались современники.

Корректно построенная гипотеза – нечто вроде крепкого невода. Как худой невод не способен удержать в себе рыбу, так и некорректно построенная гипотеза не может содержать в себе истину. С другой стороны, как прочность невода еще отнюдь не гарантирует того, что в него попадет рыба, так и формальная добротность гипотезы еще не означает, что она непременно окажется истинной. Иначе говоря, корректность построения гипотезы свидетельствует лишь о том, что ее создал не профан, и потому вероятность истинности его рассуждений не равна нулю.
Любая корректно построенная гипотеза – это одна из научно построенных моделей мира. Но истинную модель невозможно отличить от ложной лишь по признаку ее формальной логической стройности: сделать это может только проверка опытом. Все развитие науки, собственно, и представляет собою критический перебор разных гипотетических моделей, и не будь среди них ошибочных (как бы пробных шагов, сужающих сферу поиска), то не были бы найдены и истинные модели.

Каким же критериям должна отвечать корректно построенная концептуальная гипотеза? Видимо, таким же, каким отвечают все великие теории физики, тоже ведь прошедшие до своего экспериментального подтверждения стадию гипотезы.
В корректно построенной гипотезе должны наличествовать определенные исходные положения, должна иметь место строгая в логико-математическом отношении система выведения следствий из этих исходных положений и, наконец, должны быть четко сформулированы сами эти следствия и способы их экспериментальной проверки. Естественно, что исходные положения не должны противоречить известным опытным данным, но они могут (и даже, вообще говоря, должны) выходить за рамки опыта, то есть могут и должны содержать некие утверждения, касающиеся той стороны физической действительности, которая еще не затронута опытом. Истинность же этих положений может быть установлена не иначе как только-через экспериментальную проверку вытекающих из них новых следствий, то есть следствия эти должны хотя бы в принципе допускать такую проверку. И если проверка опытом дала положительный результат, то принимаются и исходные положения – независимо от того, любы они нам или нет.
При этом следует помнить, что каждая концептуальная гипотеза непременно проходит три ступени признания. Сначала о гипотезе говорят: "Это бред". Когда гипотеза экспериментально подтверждается, ее скрепя сердце принимают, однако полагая в душе, что это лишь временное решение проблемы, что вскоре будет найдено "настоящее", всех удовлетворяющее решение. И только спустя этак лет 20 – 30, когда вырастет новое поколение физиков, привыкших к новой теории со студенческой скамьи, всем начинает казаться, что убедительнее этой теории вообще ничего не было, нет и быть не может. Ветераны же, то есть те, что составляли когда-то, в момент рождения гипотезы, "непогрешимое большинство", в своих мемуарах начинают романтически описывать, как в молодости они интересно и азартно спорили...

Но вернемся вновь в зал заседаний. Председатель (между прочим, сам совсем недавно крепко битый) уже не раз косо поглядывает на циферблат, подстегиваемый нетерпеливо гудящей аудиторией. Наконец, не выдержав, он просто прерывает докладчика и открывает прения.
Первым просит слова холеный бородач, сидевший до сих пор молча в углу в гордом одиночестве. Говорит он артистично, прекрасно поставленным голосом, с железной логикой, и чувствуется, что он обладает энциклопедической эрудицией. Он совершенно не сомневался в том, что прослушанный доклад – плод абсолютного невежества.
Я, конечно, знал гераклитовское "многознание еще не есть ум", знал гегелевское "для того, чтобы совершить открытие, нужно быть немножко невеждой", знал эйнштейновское "открытие делают те, кто не знает или не понимает запретов физики". И знал, конечно: пресловутая железная логика есть, как правило, признак того, что ее обладатель оперирует привычным для нас, традиционным набором представлений, то есть что он попросту стоит на позициях сегодняшнего, а не завтрашнего дня науки. Все это я давно знал, но тем не менее выступление бородача подействовало на меня гипнотически. Мне было даже как-то неудобно взглянуть на докладчика – таким ничтожеством он вдруг показался.
Но это было пока только начало. Еще несколько выступлений, и несчастный докладчик разделан, как говорится, под орех.
Тяжело было наблюдать, как он, сунув комом свои бумаги в потертый портфель, пошел к выходу из зала. Ясное дело (и он это понимал), на нем поставлен крест. Вторично ему уже не удастся поставить свой доклад в обществе, не говоря уже об академическом семинаре, состоящем сплошь из одних привередливых бородачей. Помочь ему может только чудо, которого, конечно же, не случится, потому что чудес не бывает.

А будет с ним вот что. Пройдет время, и соседи докладчика по дому сдадут его осиротевший архив в макулатуру за томик "Королевы Марго". Сидящие здесь слушатели, отягощенные своими собственными заботами (их положение ненамного лучше), забудут со временем и его самого, и суть его идей, и суть аргументации, и суть выводов. Пойди потом проверь, что было похоронено – бред или действительно фундаментальная теория, которая могла бы облагодетельствовать человечество?

От редакции.

Проблема, затронутая в статье Г. У. Лихошерстных, хорошо знакома как редакторам "Химии и жизни", так и редакторам других научно-популярных журналов:
статьи с гипотезами, одна фантастичнее другой, составляют немалую долю редакционной почты. Печатать все эти статьи без разбора невозможно. Но что именно печатать, а что возвращать авторам? Формализовать критерии отбора статьи для опубликования крайне сложно. Прежде всего потому, что при этом невозможно игнорировать такие обстоятельства, как тематический план, загруженность редакционного портфеля, сочетаемость предлагаемой статьи с уже опубликованными, принятыми и заказанными материалами, и другие вещи, не имеющие отношения к доброкачественности статьи. Легче определить условия, нарушение которых делает шансы на опубликование предлагаемого материала близкими к нулю. Перечислим основные из них.
1. Тематика статьи должна соответствовать тематике статей, обычно публикуемых в журнале. Скажем, редакция журнала "Химия и жизнь" не намерена рассматривать статьи с доказательствами теоремы Ферма.
2. Необходимо, чтобы в статье была ясно поставлена проблема, которую автор предполагает решить; естественно, что эта проблема действительно должна существовать (исключение составляет, например, проблема усовершенствования Периодической таблицы элементов – такие статьи редакция "Химии и жизни" вообще не рассматривает).
3. В основе гипотезы должно лежать одно ясно оговоренное допущение, не противоречащее элементарным основам науки.
4. Логика рассуждений должна быть безупречной.
5. Выводы статьи должны быть конкретными и ясно изложенными.
6. Форма изложения должна соответствовать специфике научно-популярного журнала: статья должна быть интересна и понятна не только одному автору или узкому кругу лиц, а большинству читателей. Чисто научные работы редакция не рассматривает.
7. Статья должна быть напечатана на машинке, представлена в двух экземплярах (один из них непременно первый) и не превышать 12 страниц.
Эти правила достаточно просты, но, увы, редко кем выполняются...

Дата публикации: 15 января 2004 года

В начало

Источник информации: «Химия и жизнь», № 12, 1980, с. 88
Электронная версия.

Главная • О сайте • Гипотезы